|
О СССР, антисоветизме и "яде смерти"
Антон Арзамов 18.09.2013
В прошлой статье я писал об Ефремове и его понимании некоторых проблем истории. Но поводом для ее написания было другое. Речь идет об известной проблеме развития левого движения в России в целом (и рабочего движения в частности). Впрочем, разговор надо вести скорее о всем бывшем СССР.
Поскольку именно тут имеет место, то, что можно обозначить, как «правый парадокс». Население бывшего СССР настроено гораздо более «правым» образом, нежели это определяется его экономическим положением. И левые силы находятся в аномально подавленном состоянии. Именно поэтому, начиная с Ельцина, власть может проводить более-менее правый курс, не опасаясь народных возмущений. Более того, это позволило современной российской власти пережить условия 1990 годов, когда экономическая ситуация была еще хуже, а положение большинства постсоветского населения было просто бедственным.
В этой ситуации отсутствие массовых возмущений может показаться загадкой. Да, выступления были, и продолжаются до сих пор, но их масштаб методы не эквивалентны ситуации. Более того, рассматривая массовые протесты 1990 годов, можно заметить, что при всем бедственном положении народа он был довольно сильно лоялен проводимому курсу. Наиболее массовый способ протеста того времени - голодовка подразумевает изначально высокий уровень солидарности с властями. Забастовки, как таковые, были еще реже, еще реже были более серьезные выступления. И это при том, что уровень жизни упал колоссально, люди не получали зарплаты месяцами.
Традиционно для объяснения этого состояния привлекают гипотезу о манипуляции. Дескать, правящая власть настолько сильно пудрит народу мозги, что он лишается возможности для осознанию своих интересов. Гипотеза эта довольно старая, появилась она, как попытка объяснения существующего положения, еще в начале 1990 годов, и с тех пор пережила несколько периодов «обновления». Если вначале в качестве «манипуляторов» обвиняли исключительно «демократов», то теперь одним из базовых представлений в ее рамках является идея о ведущей роли КПРФ в деле профанации левого движения в России. Самое смешное тут то, что именно КПРФ и была в 1990 годы одним из основных источников распространении «манипулятивной гипотезы».
Еще более сильной версией данного утверждения является идея об абсолютном всемогуществе СМИ, и, прежде всего, телевидения. Мысль о зловредном «зомбоящике», как основном элементе системы угнетения, была одной из основных у левых в 1990 годы. И остается теперь, перейдя уже из традиционного арсенала оппозиции во властные структуры, которые, похоже, и сами поверили во всемогущество «волшебного ящика». Не говоря уж о «официальных» левых, которые все свои неудачи привычно списывают на то, что «в эфир не пускают». При этом, как не странно, никто не замечает того, что СССР умудрился рухнуть при наличии практически полной монополии КПСС на СМИ, включая ТВ. Равно как и то, что изначально каждая правящая власть имеет максимум влияния на граждан, используя все пригодные для этого институты. Тем не менее, Революции все же иногда случаются…
Разумеется, это не означает что пропаганда и агитация в СМИ не имеет никакого воздействия. Это означает лишь то, что любая пропаганда - не чудодейственное средство, и что она имеет хоть и большой, но все же ограниченный круг возможностей. Несмотря на всю мощь пропаганды, выступления трудящихся случаются по всему миру. От развитых стран до нищих полуколоний народ борется за свои права. Проблемы этой борьбы лежат в иных плоскостях - от все еще большой роли «государства всеобщего благосостояния» в странах «золотого миллиарда», когда основные потребности основной массы трудящихся еще продолжают удовлетворяться (но все меньше и меньше) до нищеты и невежества масс в странах «третьего мира», когда люди просто не знают, что они могут иметь какие-то права.
Но даже с учетом этого возмущение может иметь очень острые формы. Например, как сильно отличается ситуация в Греции или Испании от того, как воспринимал наш народ губительные реформы 1990 годов. Еще более странна ситуация в бывших советских республиках, когда реально развязывалась кровопролитная борьба – но на религиозной или национальной почве с полным принятием идей собственнического общества. Тут даже основное объяснение странной апатии народа: «как мы можем сопротивляться, у нас же нет оружия» - отпадает. Оружие было - но направляли его не на новообразованных богатеев, не на чиновников-воров, а на собственного собрата иной национальности или веры.
Разумеется, рассматривать расцвет национализма или религиозного фундаментализма надо отдельно. Однако отсутствие социальной направленности народных возмущений в постсоветском мире очевидно. С чем это может быть связано? Попробуем разобраться.
Советский Союз, как государственное образование, был необычайным рывком в будущее, первым прорывом человечества к коммунизму. Но одновременно, он был всего лишь переходным состоянием, обществом, которое несмотря на это устремление, при этом включало в себя множество элементов прежних формаций. Причем число последних было как бы не больше, нежели новых. Наиболее явным признаком этого может служить наличие товарно-денежных отношений между работниками и предприятием. Большинство граждан СССР жили, продавая свою рабочую силу («ходили на работу», работали) и получая зарплату. И этим мало отличались от граждан капиталистических государств.
Конечно, далее система отличалась, и созданная работниками прибавочная стоимость использовалась совершенно иначе, нежели при капитализме, но для данного рассмотрения это не особенно важно. Так же, помимо товарно-денежных отношений, было еще множество иных элементов капиталистического общества - армия, полиция («милиция») и т.д.
Важно то, что наличие этих составляющих неизбежно порождало у граждан определенное отношение к ситуации в стране. Образовывало весьма устойчивые конструкции понимания мира. При этом еще большую сложность этим конструкциям придавало наличие в стране коммунистических элементов. Каждый человек должен был «совместить» в своем сознании огромное количество порой противоречащих друг другу понятий, порожденных разными социальными элементами. Коммунизм требовал отдавать все на благо общества, думать общими категориями и стремиться к улучшению мира (и порождающих подобное явлений в советской жизни было немало). Капиталистические элементы требовали обратного, стремления искать, прежде всего, личную выгоду, высокую зарплату и «непыльное место», желательно повыше в иерархии.
Ничего страшного в этом нет. Мир периодически проходит через подобные состояния, например, христианство (порождение феодализма) и капитализм довольно долго вполне успешно уживались в голове обывателя. Данная проблема решается разделением «зон ответственности» разных представлений (вопреки утверждению Кара-Мурзы, «мозаичное» представление не является особенность современного человека). Но при этом важно поддерживать определенный динамический баланс, постоянно корректируя границы этого разделения. С этим то в СССР и не поладилось...
Поскольку вероятность столкновения с капиталистическими и коммунистическими отношениями и характер этих столкновений у советского человека было различными. С капиталистическими отношениями он постоянно сталкивался «на работе» - работать ради получения премии, после нее, идя в магазин, на рынок, планируя свой бюджет и т.д. Он знал, что поднимаясь выше в иерархии, можно улучшить свое положение. Коммунистические же элементы жизни или касались глобальных, мало заметных в обычной жизни вещей - образование, здравоохранение, трудовое законодательство и т.д., или же вступали конфликт со «стандартным порядком вещей». Так, молодой работник, желающий работать ради самого труда, неизбежно вступал в конфликт с установленной иерархической системой. Как не удивительно, но те же изобретатели и рационализаторы гораздо больше проблем испытывали с внедрением своих изобретений, нежели с их созданием. Это тоже неизбежность, вытекающая из самого принятого способа производства.
Пока была динамика с ростом важности коммунистических элементов, все же данная проблема решалась. Гражданин получал все больше бесплатных благ - от квартир до школьных учебников, он видел вырастающие в тайге города и взлетающие самолеты, герои производства могли сказать: я стоял у основания этого завода, они имели высокий моральный авторитет и так далее. Но как только темп был сбавлен, а затем пошел и обратный процесс, то преимущества коммунистического поведения стало весьма неочевидным. В условиях, где основным занятием было с 8 до 17 нахождение на рабочем месте (и неважно, чем при этом заниматься), где жизнь стала трактоваться как движение от детского сада к пенсии, престиж герое коммунистического труда весьма ослаб. Нет, конечно их продолжали чествовать, «вешать» на доску почета и дарить почетные грамоты, но смысл этих знаков внимания терялся. Почетная грамота - это не новый, построенный тобой, город.
И в этом случае люди, ведущие образ жизни, более подходящий к капиталистическим элементам жизни, оказались в лучшем положении. Деньги «на книжке», в отличии от почетной грамоты, можно было весьма разумно использовать. Какая разница, сгораешь ли ты на работе, или «околачиваешь груши», ища, что бы еще унести домой («тащи с работы каждый гвоздь, ты тут хозяин, а не гость»), если речь идет о выполнении некоей абстрактной деятельности в иерархической системе. В этом смысле, даже в отношении отчуждения труда тот, кто отказывался от приоритета «общего» в пользу «частного», своего, оказывался в лучшем положении. Ведь, собственная дача, обнесенная двухметровым забором как раз осязаема, как и огурцы с грядки, в отличие от бессмысленного заводского труда.
В этом смысле, положение людей со сдвинутыми в сторону коммунистических отношений установками оказывалось весьма сложным. Им трудно было доказывать то, что именно их путь является движением в будущее, а не «мартышкиным трудом». При этом вся мощь государственной пропагандисткой машины оказывалась бесполезной. Как убедить человека, что коммунизм - это хорошо, если он ясно видит, что тот, кто старается «для себя» живет не просто лучше, но и гораздо более гармонично, нежели общественник. Что путь индивидуализма и эгоизма является не просто более простым путем, но и гораздо более приемлемым для человека, нежели коммунизм. Что тот, кто подумает, прежде всего, о себе, обязательно будет прав…
Отсюда, а вовсе не от западной пропаганды, пошло то самое отрицание коммунизма и социализма, что привело к катастрофе. Здесь лежит корень тех социал-дарвинистских устремлений, что присущи человеку постсоветскому. Именно поэтому он так легко поверил тем демагогам, что уверяли - при капитализме будет лучше. Ведь позднесоветский человек не просто слышал о капитализме - он думал, что его видел. В лице тех капиталистических элементов, что были в стране. И, что вполне понятно, считал: если не мешать этим элементам никчёмным коммунизмом, то мир станет еще лучше.
Да, тут была колоссальная ошибка. Коммунистические составляющем СССР оберегали гражданина от подлинных ужасов торжества социал-дарвинистского мира. Когда самое страшное, что могло случиться с человеком - строгий выговор и «разбор» на партсобрании, а самый «жесткий» способ конкурентной борьбы - стремление раньше «занять» вышестоящую должность. В этом «детском саду» даже в страшном сне не могли представиться замерзающие города и расстрел конкурентами. Когда советский человек думал, что он обречен оказаться наверху конкуренции, потому что хорошо образован, «не пьяница» (как смеялся бы над этим Ельцин), и хороший работник, он не понимал, что в реальной конкуренции место рождения значит в сотни раз больше всех личных качеств. Потому что конкуренция при капитализме - это не соревнование личностей, а борьба социальных функций.
Но Советский Союз до самого конца заботливо оберегал своих граждан от «свинцовых мерзостей» классового общества. Западный обыватель или житель «третьего мира», сталкиваясь с ужасом конкурентного общества, рано или поздно приходит к пониманию того, что для успешного выживания в этом мире необходимо объединяться с себе подобными. Разумеется, и тут не все гладко, начиная от того, что государственная машина, стоящая на страже интересов капитала, стремиться блокировать все, что может изменить его господство. И кончая тем, что подавляющее число людей банально невежественны, они просто не могут представить, что имеют свои интересы, отличные от «социальной функции», что они могут бороться за свои права. На самом деле народная борьба имеет много проблем. Но необходимость ее является довольно очевидной.
Для позднесоветского человека ситуация обратная. Он, твердо блюдя свои чисто эгоистические интересы, оказывался не просто защищенным от ужасов конкуренции, но и морально чист. Государство блокировало все «неморальные» способы борьбы, вроде убийств и мошенничества, и создавало у гражданина уверенность в том, что если он достиг вершины, то сделал это достойно. Некоторые проблемы давала «номенклатура», которая для позднесоветских людей была сосредоточением всей мерзости жизни. Но и это было поправимо - ведь «номенклатура», по определению, порождение «Совка», и если исчезнет «Совок» с его «коммунизмом», то исчезнет и «номенклатура». И даже если новые «хозяева жизни» окажутся столь же мерзкими, как и прежние, то это ничего не меняет. Поэтому появление «Новых русских» и было воспринято, как некий нонсенс, что было списано на «трудности переходного периода». А вообще хозяева - это те же советские директора, только более рачительные и без идеологических «загибов».
Такова была ситуация в позднем СССР. Общество, которое было лишь «динамическим переходом» от старой формации к новой, мгновением в историческом масштабе, отказавшись от движения вперед не только подписало себе приговор, но и оказало колоссальное воздействие на психологию своих членов. Учитывая ряд особенностей СССР, которые надо рассматривать отдельно, это привело к массовому распространению сугубо «антикоммунистического», социал-дарвинистского мировоззрения, причем в условиях господства традиционной коллективисткой морали (что невообразимо доставляет). Отказ от идей уменьшения энтропии всегда приводит к ее росту, но в условиях, когда в обществе уже были сильные коммунистические системы, это дало катастрофический результат.
В связи с этим после наступления капитализма возможность распространения антикапиталистических идей была блокирована. Общество мгновенно развалилось на множество отдельных индивидов со своими личными интересами и ограниченным кругом связей. Не нуждавшиеся ранее в способах коллективного действия, они оказались бессильны перед новыми хозяевами и их идеологией. В этой связи, сохранение прежних убеждений стало своеобразной защитной реакцией. Столкнувшись лицом к лицу с бездной, бывшие советские люди продолжали верить, что выбранный путь - верен. Поэтому они продолжали неявно поддерживать Ельцина, даже когда стало понятно, что этот политик ведет к явному обнищанию масс. Именно поэтому любые политики России в 1990 годы, включая «коммунистов», предпочитали обходить вопросы собственности и конкуренции, так как отказ от базовых представлений позднесоветского периода означал для постсоветского человека отказ от всей его системы взглядов.
Поэтому выбор вариантов развития на всем постсоветском периоде лежал исключительно в рамках системы вариантов, сформулированных к конце 1980 годов. И выбор Путина означал лишь то, что страна уже подошла к состоянию, когда конкуренция и частные интересы означали для большинства гарантированную гибель, но отказаться от прежней модели не было сил. «Путинизм», как программа» - это отчаянная попутка суметь создать хоть какую-то солидарную модель, не затрагивая базовых основ позднесоветского представления. Но «путинизм» - это уже другая тема, и нет смысла ее рассматривать тут. Тут важно одно - для человека, стоящего на краю пропасти, сменить убеждения намного труднее, нежели когда он прочно защищен социальным государством (именно это мешает борьбе в «третьем мире»). В условиях, когда работает реальная конкуренция, когда надо постоянно «встраиваться в систему» инерция мышления возрастает очень сильно. И так изначально большая, в условиях постсоветского мира она становится колоссальной.
Это приводит к тому, что и сегодня бывшие советские граждане, как черт от ладана, шарахаются от левой идеи. Не потому, что эти граждане видят явную выгоду в «правом мире», а потому, что это убеждение было выработано тогда, когда мир был благосклонен к ним.
Можно сказать, что бывшие граждане СССР отравлены ядом, который породило состояние гибнущего государства. Так как СССР был миром, в котором человек по определению был открыт, он смог далеко проникнуть в сознание и изменить его так, что человек пошел против своих интересов, думая, что идет за них. В прошлой статье я писал о том, что за многие негативные особенности христианства несет ответственность то, что оно формировалось, как антитеза «полумертвой» Империи. Именно поэтому изначальный гуманистический потенциал новой религии был подавлен, и гуманизм был сконструировано через много веков позднее (хотя и на «христианской платформе»). В случае с СССР произошло нечто похожее. Если бы страна развивалась, ее особенности стали бы прологом к необычайному взлету человечества. Но отказ от развития привел к кризису, который не был преодолен, и как результат этого, к гибели. Умирающее государство породило кошмар антисоветизма и антикоммунизма.
И нам сейчас предстоит медленное избавление от этого кошмара. Это естественно. История работает на нас, а «истинное лицо» капитализма уже явственно видно большинству. И чем большее время отделяет нас от СССР, тем слабее оказываются представления того времени. И тем сильнее постсоветское пространство становится «обыкновенным» «третьим миром». Конечно, и тут организация борьбы упирается в новые, невиданные ранее проблемы, такие, как обнищание населения и катастрофическое падение уровня образования. Но это только повод для работы...
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
